Запретный плод всегда слаще плода разрешенного, притом притягатель­ность его порою не слабеет, даже когда время снимает все запреты. Не потому ли немецкие туристы, приезжающие в Беларусь, охотно откликаются на пред­ложение побывать в партизанском ла­гере, куда их отцов или дедов некогда приводили только в статусе пленни­ков. Теперь никаких проблем для по­добного путешествия в прошлое нет. Меньше часа езды от Минска, шлагба­ум, и вот уже протоптанная дорожка — одна из тех самых, о которой леген­дарные мулявинские еще «Песняры» некогда пели: «Наша память идет / По лесной партизанской тропе…»

Здесь все настоящее, а если и рекон­струировано, то в строгом соответствии с документами и с достоверными воспо­минаниями участников событий. В ору­жейной мастерской все как в ту пору, когда умельцы мастерили из всего, что оказывалось в руках, вполне пригодные для боев автоматы. Имелись у партизан шорно-тележный цех и типография, где за стеклом подлинные листовки и пла­каты с фронтовыми сводками.

Я спросил у Сергея Васильевича Ер­мака, возглавляющего в здешней агро­фирме туристическое направление де­ятельности, что побудило успешных в своем деле предпринимателей взяться за хлопотливое и непрофильное дело, от которого особой прибыли не дождать­ся. Другое дело зоосад, где имеется да­же беспроигрышный по стопроцентной привлекательности вольер, давший приют медведю и… когда-то выкормив­шей его своим молоком собачонке.

Наш провожатый и не подумал скрытничать, откровенно сказав, что бизнес бизнесом, а никому из его коллег не хочется, чтобы в Беларуси вдруг дали побеги занесенные из соседней Украины бандеровские, так сказать, семена. По­этому, разрабатывая планы экотуризма, решили напомнить о воевавшем в этих местах партизанском отряде имени Фрунзе. Внешний вид и скромные инте­рьеры землянок восстановили именно на тех площадках, где таились жилища народных мстителей, благо, что котлованчики от них уцелели до наших дней.

Этот экотуристический центр я на­звал бы еще эколого-историческим. Неподалеку от партизанской стоянки полностью реконструированы погран­застава и таможня, остатки подлинных строений которых еще уцелели непода­леку у станции Негорелое. Сейчас это ничем особенным не примечательная платформа, хотя история ее весьма эк­зотична. До 1939 года, когда госграница СССР отодвинулась на запад до Бреста, сюда ходил прямой поезд… из Парижа! На этот перрон сходили по ступенькам Горький, Маяковский, Эйзенштейн и множество других советских знамени­тостей. Кто не верит, может открыть томик Ильфа и Петрова с маленькой повестью «Тоня», героиня которой то­же возвращалась по негореловскому маршруту из Америки, где муж служил шифровальщиком посольства:

«Поезд «Париж — Негорелое» вы­шел с польской станции Столбцы и двинулся к советской границе. На полу­станке Колосово он на минуту задер­жался. Еще на ходу стали соскакивать польские жандармы в щеголеватых шубках с серо-собачьими воротника­ми. Поезд очень медленно прошел еще несколько метров. Тоня с замира­нием сердца стала протирать стекло и увидела во мраке зимнего вечера дере­вянную вышку, на которой стоял крас­ноармеец в длинном сторожевом тулу­пе и шлеме. На минуту его осветили огни поезда, блеснул ствол винтовки, и вышка медленно поехала назад. Ча­сового заваливало снегом, но он не от­ряхивался, неподвижный, суровый и величественный, как памятник…»

А рядом с восстановленной заставой станьковские энтузиасты ухитрились поставить на рельсы два антикварных паровоза. Один из них советского про­изводства, и вполне возможно, что на нем ехали после путешествия по одно­этажной Америке авторы «Двенадцати стульев». А другой паровик построили когда-то в Германии, и отнюдь не ис­ключено, что его пустили под откос партизаны, выбиравшиеся на «рельсо­вую войну» с той самой стоянки, где ныне любят бывать немцы и прочие иностранцы, находящие здесь что-то свое. Испанцы, к примеру говоря, очень позавидовали густому лесу, надежно скрывавшему партизан. У одного из гостей кто-то из родных сражался с франкистами в Пиренеях, где леса свет­лы и прозрачны. Потомок хорошо за­помнил его рассказы и смог сравнить, что где лучше, что похуже.

Повод оглянуться в туманы про­шлого в Станьково нашелся и для меня. Кроме паровозов и партизан­ских землянок, там расположилась и впечатляющая выставка военной техники. Между «тридцатьчетверкой» и сорокадевятитонным монстроподоб-ным танком «ИС-3» я увидел гаубицу, подобную той, к которой мой отец подносил снаряды под Кенигсбергом…

Путешествия в далекое прошлое для современной Беларуси — дело тро­гательное и нетрудное. Одно из уни­кальных «ноу-хау» придумали в Бело­русском республиканском союзе мо­лодежи. Именуется оно «Музей-бус» и представляет собой маленькую, но при этом на удивление богатую экс­позицию на колесах. Эта передвижная «машина времени» в дни празднования 70-летия освобождения от немецко-фашистских захватчиков колесит по всей стране, не переставая удивлять публику всех возрастов.

Где еще удастся подержать в руках наградную саблю маршала Советского Союза Ивана Христофоровича Баграмяна или сфотографироваться у под­линного знамени 43-й армии? Иные из родителей норовят поставить своих малышей на обезвреженную немец­кую фугаску. Сейчас это всего лишь лишенный запала и смертоносной начинки футляр для взрывчатки, а в немирные и неспокойные годы такие адские «подарки» сыпались с небес, не щадя ни старых, ни малых, и никому не пришло бы в голову подходить к такому чудищу поближе до появления саперов. К счастью, все это позади, хо­тя забвению и не подлежит.

Скучное слово «музеефикация» об­ретает на белорусской земле особый смысл. Многие из берущихся за это воспринимают добровольно взятую на себя миссию как дело чести, а честь — понятие притягательное, желающих бескорыстно приобщиться к нему дол­го искать не приходится.

В наследство от войны Беларуси досталось немало укреплений, деся­тилетия мирно уходивших в землю, покрывавшихся мхами и зараставших травами. Интересовались ими раз­ве что художники (встречались мне в Москве живописцы, каждым летом отправлявшиеся на этюды по местам бо­ев) и, увы, «черные копатели», по сию пору роющиеся по старым окопам, землянкам и блиндажам в поисках не­безопасных и кощунственных «суве­ниров». Этой малопочтенной братии хватает и у нас, борьба с ними вроде и ведется, но поскольку малопочтенное это дело остается прибыльным, то из­бавиться от него пока не удается. Бе­ларусь же подает достойный внимания пример. Начальник управления Воору­женных сил по увековечению памяти защитников Отечества и жертв войны полковник Виктор Шумский рассказал мне, что в стране готовятся поправки к законодательству, с принятия которых шастать за такого рода находками ста­нет рискованно и попросту невыгодно.

Но прошлое, к счастью, манит не только корыстолюбцев. В окрестно­стях Минска с легкой руки активистов благотворительного фонда помощи воинам-интернационалистам «Память Афгана» воссоздан немалый фрагмент Минского оборонительного района, именуемого еще «Линией Сталина». Директор фонда Александр Михай­лович Метла не без гордости пове­дал, что начинали методом народной стройки и не полностью представляли, что в конце концов получится.

Но лиха беда начало. Сейчас восста­новлены траншеи, вдоль шоссе белеют бетонные надолбы, мрачнеют противо­танковые ежи. Из других областей Беларуси сюда перевезли колпаки до­тов. Со временем военные поделились устаревшими, но когда-то грозными са­молетами и даже ракетными комплек­сами. Признаюсь, я сам не без содро­гания постоял у карандашеподобной громадины «СС-4» — «сестры» тех ракет средней дальности, которые с легкой руки Никиты Хрущева оказались на Кубе, вызвав «Карибский кризис», по­сле которого лидеры великих держав уже не рисковали столь опрометчиво приближаться к рубежу, за которым планету мог ожидать разве что убий­ственный «урожай грибов» от разрывов атомных и водородных бомб…

Кстати сказать, на «Линии Стали­на» можно и пострелять. Кто-то пред­почитает партизанский «ППШ», а кто-то выбирает противотанковое ружье наподобие того, из которого в знаме­нитом фильме «Баллада о солдате» его герой Алеша Скворцов подбивал гитлеровские танки. Но теперь здесь палят только холостыми, оставляя на память стреляные гильзы.

Как ни хороши военные музеи Белару­си, а все эти юбилейные дни меня тя­нуло к людям, которые освобождение по-разному и по-своему приближали. Не буду скрывать, когда гостеприим­ные хозяева включили в программу Республиканский клинический госпи­таль инвалидов Великой Отечествен­ной войны и Республиканский интер­нат ветеранов войны и труда, не обо­шлось без тревожных предчувствий. Понятно, что плохое показывать не станут, а хорошее… насколько оно доступно тем, кому не суждено было украсить мундиры россыпью наград, а погоны соответствующими высоким званиям россыпями звезд?

Действительность же успокоила и обрадовала. Ни то, ни другое убежи­ща, призванные скрасить неизбеж­ные для старости беды и проблемы, при всех их очевидных достоинствах и некоторой элитарности ни на йоту не отдавали показухой, и собеседники мои оказались людьми достойными, но притом не баловнями судьбы. Все они честно делали в жизни свое дело. Просто в старости им чуть больше, чем другим, повезло.

Чем они поразили меня, так это оп­тимизмом и долголетием. Николай Ни­колаевич Вдовин закончил войну в 180 километрах от Праги. Перед этим обо­ронял Ленинград, линию Маннергейма брал. Служил он в десанте, но армей­ская судьба сложилась так, что ни один из 55 прыжков с парашютом не при­шелся на фронтовые надобности. Зато в чем без всяких натяжек и преувели­чений Вдовин проявил себя в мирной жизни, так это педагогические таланты в преподавании физики и астрономии.

«Больше 1200 выпускников у меня, — с вполне оправданной гордостью по­ведал он, — Из них 800 инженеров, два академика, десятки кандидатов наук, есть и доктора».

Николай Николаевич в интернате уже три десятка лет. В декабре соби­рается столетний юбилей отмечать. Преподавать уже не приходится, но с указкой не расстается, поскольку соз­дал за эти годы музей и охотно рас­сказывает о тех, с кем жизнь в этих стенах столкнула.

А у Николая Петровича Скоробогатова воспоминания пусть поскром­нее, но ничуть не менее достойные. Лет ему немного поменьше, на целых семь годков он моложе Вдовина, но и видит без очков, и без слухового аппа­рата обходится, и ясность мысли при нем. В госпитале он для плановой про­филактики, хотя партизанских тягот было столько, что порой не верится, как выжить удалось. Его отряд в Грод­ненской области воевал. Хоронились в таких гиблых болотах, что даже не­мецкие овчарки на след выйти не мог­ли. Вроде бы совсем близко однажды каратели к блиндажу с ранеными по­добрались, а нюху все ж таки у трени­рованных псин не хватило.

Как-то уже в мирной жизни попа­лась ему в руки книжка «Болотные робинзоны». Прочел и руками развел, как будто про его отряд написано. Ге­роизма особого за собой не числит. А из удач помнит, как пришлось ми­неров охранять, которые под рельсы взрывчатку укладывали. Четыре ки­лометра путей из строя вывели, ветка два с половиной месяца от эшелонов пустовала! После войны в охране слу­жил, жизнь так сложилась, что школу только в сорок лет окончил.

Юрия Михайловича Прудникова в госпитальных коридорах и холлах из­далека видно, поскольку не расстается он с белым костюмом и черной шля­пой, напоминающей аристократиче­ский цилиндр. Ему повоевать не при­шлось, но выжил тоже чудом, так как в три года вместе с матерью оказался в лагере страданий Маутхаузене. Из рассказов матери знает, что присма­тривались к нему лагерные врачи, но отнюдь не для лечения, а вполне воз­можно, отбирали кандидатов меди­цинских экспериментов.

«Соленый турнепс спас, — посмеивается он, — я на такой пище совсем отощал, и оставили меня в покое. Но как до освобождения дожил, и сейчас понять не могу. Все остальное уже просто. Окончил институт в Витебске, инженером стал. Не одинок и ничего не страшусь…»

Олег Дзюба. Фото автора