Европа в семье. Время перемен. Мария Чапская.
005 Część piąta. Niepodległość Часть пятая Независимость
W Warszawie czekała na nas depesza od Jуzia: „Staś ciężko ranny, flegmona gazowa, stan nie beznadziejny!”. Doktor Bonasewicz zwolnił nas
obie natychmiast i zaopatrzył w potrzebne papiery. Wbiłyśmy się na Dworcu
Głуwnym do przepełnionego uchodźcami z Warszawy wagonu i nazajutrz,
przewidując najgorsze, stanęłyśmy we Lwowie, dokąd Jуzio odwiуzł Stasia
i odjechał z powrotem na front. Nasz Ojciec z Rуzią byli już też we Lwowie.
Staś był uratowany. Leżał z ogromną raną na piersi, w okolicy serca,
właściwie dziurą, w ktуrej bulgotała krew za każdym uderzeniem serca. Był
po ciężkiej operacji z resekcją żeber, konieczną w celu oczyszczenia rany
i usunięcia odłamka szrapnela, ktуry leżał na osierdziu, ale cudem – serca nie
przebił. Miał ponadto poważną, zakażoną ranę na stopie, lżejszą na głowie.
Był przytomny i bardzo cierpliwy. Rуzia, najbliższa mu wiekiem i zżyciem
siostra, nie odstępowała go.
Posłużę się tu częściowo relacją tego wypadku, spisaną przez Jуzia na
miejscu.
„A było to tak: przy marszu na Brody, ktуre miano zdobywać, pułk był
oskrzydlony i ostrzeliwany z tyłu, i nagle dowiaduję się, że dowуdca pułku
mnie wzywa i każe iść do czwartego szwadronu, bo mуj brat jest ciężko
ranny, że inny oficer musi mnie zastąpić; był tam most na rzece, przez ktуry
przechodziliśmy. Na moście stał dowуdca Dziewicki, pytam – czy brat
ciężko ranny? – Ciężko. Z serca mu jestem wdzięczny za to szczere
uprzedzenie. To było niedaleko. Staś leżał na asfalcie przed jakąś willą, miał
głowę we krwi, rany na piersi i na nodze odłamkami szrapnela.
Rana na głowie wydawała się najcięższa, ale okazała się powierzchowna.
Otaczają go koledzy, ułani dają mu wуdkę, żeby coś wypił. Co robić? Gdzie
wieźć? Jesteśmy zupełnie oderwani od bazy. Między nami a Lwowem są
bolszewicy. Ale za nami, o jakie pięć kilometrуw, następuje jeszcze oddział
hallerczykуw i tam jest jakiś punkt sanitarny. Bierzemy chłopski wуz,
pierzyny z tej willi, i ładujemy rannego na wуz. Zjawia się doktor, nasz znajomy, doktor pułkowy, bada Stasia: rana na sercu… »Do nocy nie
dożyje«… A ja myślę, trudno, zobaczymy! Wiozę go, upał, zachodzi słońce,
wszystkie studnie wyczerpane po przejściu kawalerii, na dnie trochę
zmąconej wody, a on wciąż prosi: pić! pić! pić! Leży na wozie i pyta mnie,
czy jest ciężko ranny i czy będzie żył. Ja mуwię: nie wiadomo, jesteś ciężko
ranny, ale bądź spokojny, spełniłeś swуj obowiązek w obronie Polski… coś
mu takiego wzniosłego klaruję, a on na to: »Nie gadaj głupstw, staruszku!«.
To był cały Staś. Droga pełna była zaschłego błota i dziur zawalonych
faszyną[285], deskami, drągami. Wуz skacze po tych dołach, a on coraz to
mуwi: »Ja nie mogę – zatrzymajcie! ja wolę umrzeć… tak boli…« Wobec tego
nie jadę dalej, widzę, że on może umrzeć w drodze. Wchodzę do najbliższej
chaty i okazuje się, że mieszka tam lekarz wojskowy z tego punktu, do
ktуrego jechałem. Więc wnosimy Stasia do tej chaty. Lekarz go znуw bada,
kładzie do łуżka, ale uprzedza mnie, że nazajutrz o szуstej ze swoim
oddziałem wyrusza z naszym pułkiem na wschуd na pozycję, a Staś leży
ledwo żywy i zaczyna gorączkować. Ten drugi lekarz sądzi, że nocy nie
przeżyje…
В Варшаве нас ждала телеграмма от Йози: «Старик был тяжело ранен,
газовая мокрота, а не безнадежное состояние!» Доктор Бонасевич уволил нас.
как немедленно, так и предоставить необходимые документы. Мы приехали на вокзал
Главный к переполненной машине из Варшавы и на следующий день,
предвидя худшее, мы стояли во Львове, где озеро Ю забрало Стасию.
и поехал обратно вперёд. Отец и Рузия уже были во Львове.
Стейса спасли. Он лежал с огромной раной на груди, рядом с сердцем,
на самом деле дыра, в которой кровь пузырилась при каждом сердцебиении. Так и было.
после тяжелой операции с резекцией ребер, необходимой для очистки раны.
и удалить шрапнель, которая лежала на перикарде, но чудесным образом сердце не
он проколот. У него также была серьезная инфицированная рана на ноге, зажигалка на голове.
Он был в сознании и очень терпелив. Рориция, самая близкая к его возрасту и жизни…
Сестра, она не сдалась.
Я воспользуюсь здесь частичным отчетом об этом несчастном случае, записанным Юзией на
место.
«И так было: когда мы маршировали к Броуди, который должен был быть завоеван, полк был
крылатый и выстрелил в спину, и вдруг я узнаю, что командир полка
он звонит мне и говорит, чтобы я пошел в четвертую эскадрилью, потому что мой брат тяжелый.
раненый, что другой офицер должен заменить меня; был мост через реку, через который…
мы проезжали мимо. На мосту был командир Дзевицкого, я спрашиваю — не мой ли брат…
Серьезно ранен? — Тяжело раненый. Я благодарен ему от всего сердца за это.
предвзятость. Это было недалеко. Старик лежал на асфальте перед какой-то виллой, у него была
голова в крови, раны на груди и шрапнель на ноге.
Рана на голове казалась самой тяжелой, но оказалась поверхностной.
Он окружен друзьями, его шелуха угощает его выпивкой. Что делать? Где
Водить? Мы полностью оторваны от базы. Между нами и Львовом есть
Большевики. Но позади нас, в пяти километрах, все еще есть отряд.
и там есть санузел. Мы возьмем крестьянскую повозку,
…и мы погружаем раненых в подъемник. А вот и доктор, наш
…мой друг, врач полка, осматривает Стасио: рана на сердце… «До наступления ночи, нет.
«Я буду жить, чтобы увидеть тебя… И я думаю, что мы посмотрим! Я вожу его, жара, солнце садится,
все колодцы выработаны после кавалерии, на дне чуть ниже.
и он все время спрашивает: пей! Пей! Пей! Пей! Он лежит на тележке и спрашивает меня,
если он серьезно ранен и будет жить. Я имею в виду, ты не знаешь, ты серьезно
раненых, но будьте спокойны, вы выполнили свой долг по защите Польши… что-то
Я так возвышенна по отношению к нему, и он готов к этому: «Не говори ерунды, старик!»
Это все Стейси. Дорога была полна сухой грязи, и ямы обрушились.
с очарованием[285], досками, барами. Подъемник перепрыгивает через эти ямы, и он получает
…разговоры: «Я не могу. Прекрати! Я лучше умру… …так больно…» Так что…
Я не пойду дальше, я вижу, что он может умереть по дороге. Я ввожу ближайший
хижины, и оказывается, что военный врач живет там с того момента, до того.
что я был за рулем. Так что мы везем Стасио в эту хижину. Доктор его проверяет,
он кладет в свою постель, но предупреждает меня, что на следующий день на шоссе с его
Отряд отправляется с нашим полком на восток, а Стейси лжет.
едва живой и начинает лихорадить. Другой доктор думает, что ночь не
…выживет…
Przychodzi ranek, a on żyje. No, myślę, dwуch doktorуw obiecało mu
śmierć, a on żyje, to może jeszcze uda się go uratować. Walimy go znуw na
ten wуz, do pasa gołego, przykrywamy prześcieradłem, wуz wygląda jak
mary, i w ten upał ruszamy, dokąd? Z powrotem do naszego pułku, ktуry
idzie na Brody, cofać się nie można, bo za nami bolszewicy. Pułk nas mija,
żołnierze żegnają Stasia, spotykamy po drodze dowуdcę, mуwi mi: »Bałem
się, że pan porucznik wiezie trupa…«. W lesie postуj – ustawiam wуz
w cieniu, siadam pod drzewem i natychmiast zasypiam, bo w ogуle w ciągu
tych nocy prawie nie spałem; budzę się nagle i nie wiem, gdzie jestem, gdzie
mуj pluton?… Koń? Zaczynam wołać – a tu Staś na wozie… Docieramy do
Brodуw, już zajętych, aż tu zajeżdża pociąg, same otwarte lory[286]. Kolejarze przeskoczyli bolszewikуw i od Lwowa dotarli do Brodуw. »Dawajcie
rannych! Zaraz się cofamy…« A ja właśnie tu się znalazłem! Zmierzcha,
ładujemy Stasia do pociągu z wysoką już gorączką, ja z nim, cofamy się do
jakiejś stacji, zdaje się, to było Krasne. Tam stoi pociąg sanitarny
z oddziałem chirurgicznym Szpitala Ujazdowskiego, przyjmuje nas młody
chirurg, doktor Kołodziejski, przenosimy Stasia – obok na noszach leży
młody chłopak, ranny w brzuch. Obu mają operować. Stasia pierwszego
kładą na stуł operacyjny. Doktor stwierdza zakażenie, flegmonę gazową.
Gdyby rana była na ramieniu czy nodze, trzeba by amputować, wyciąga
z rany strzęp brudnej koszuli, rozcina ranę szeroko, na krzyż, żeby krew
spłynęła, przenoszą go, nieprzytomnego, do innego wagonu, a obok
żołnierzyk o spokojnej, prawie dziecinnej twarzy, patrzę – a ta twarz nagle
martwieje, kamienieje – umiera! A ja mam Stasia… Z Krasnego telegrafuję
do ojca i siуstr, jeszcze ta noc – zakażenie ustępuje. Stasia dowożę do
Lwowa, do szpitala, oddaję w pewne ręce, a sam wracam do pułku. Ojciec,
Rуzia i obie starsze siostry przyjechały zaraz, ale już ich nie widziałem.
I jeszcze to, że Staś miał na szyi złoty krzyżyk na łańcuszku, ktуry mu
zdjąłem, i ten odłamek szrapnela, ktуry mуgł być śmiertelny, trafił w ten
krzyżyk, był cały zgięty – wytrzymał cios pocisku!”
Lila wrуciła po kilku dniach do swego pociągu, Papa do swoich spraw
w Warszawie – ja zostałam z Rуzią przy Stasiu.
Z kolei Lwуw był zagrożony, Budionny następował, zaczęto ewakuować
szpitale, załadowano znуw Stasia, z innymi rannymi, jeszcze bardzo słabego
i zbolałego, do towarowego wagonu. Rуzi pozwolono mu towarzyszyć.
Wstrząsy wagonu były męką dla rannego. Szpitale krakowskie były
przepełnione. Mieszkałyśmy obie u profesora Kadera, serdecznego
przyjaciela naszej rodziny, kolegi Papy z Dorpatu.
Przy pierwszej możliwości powrotu Stasia do sił Radziwiłłowie z Balic zaprosili go do siebie na rekonwalescencję. I tu należy zrobić dygresję:
Książę Dominik Radziwiłł z Balic pod Krakowem był rodem z Wilna i
w dzieciństwie bywał u naszej prababki, Fabianny Karolowej Czapskiej
z Obuchowiczуw, osiadłej na stare lata w Wilnie. Potomstwo księcia
Konstantego z trzeciej żony, z Karnickich, było liczne: sześciu synуw i trzy
cуrki, a Czapscy byli wtedy lepiej sytuowani aniżeli rodzina księcia
Konstantego. Wuj Dominik – najmłodszy z braci – nosił po nich ubrania, jak
sam nam opowiadał, i pilnie strzegł ich czystości, poczytywano mu to za
zasługę, mimo że chodziło mu o własny interes, jako że miał te ubrania
dziedziczyć. Pokrewieństwo z Radziwiłłami było jeszcze bliskie, bo Karol
Czapski rodził się z Weroniki Radziwiłłуwny, stąd łaski naszej prababki,
wdowy po Karolu, dla młodych Radziwiłłуw, po ktуrych posyłała starą
karetę, a wezwawszy do swego sypialnego pokoju, obdarzała każdego
pomarańczą. Te stosunki sprzed lat pamiętał wuj Dominik życzliwie, kiedy
w Paryżu weszło w zwyczaj, że za każdą naszą wizytą na La Tour Maubourg,
gdzie wuj mieszkał z cуrką Dolly, wtedy żoną Leona Radziwiłła, płacił nam
taksуwkę, przypominając pomarańcze prababki i jej starą karetę. Pewnego
bowiem dnia – opowiadał – dno karety się obsunęło i obaj bracia musieli na
dnie karety biec piechotą po wileńskim bruku. Wuj lubił opowiadać, trochę
może koloryzując epizody.
Książę Dominik ożenił się z Hiszpanką, bardzo bogatą wdową po
plantatorze kubańskim; księżna Dolores była w dodatku piękna i zacna… Syn
księcia Dominika, Hieronim, poślubił Renatę Habsburg, cуrkę arcyksięcia
Karola z Żywca.
Наступает утро, и он жив. Ну, я думаю, что два доктора пообещали ему.
и он жив, тогда, возможно, мы все еще сможем его спасти. Мы трахаем его
это ползание, до голого ремня, накройте его простыней, ползание выглядит так.
и в такую жару, куда мы идем? Назад в наш полк, который
он едет в Броуди, ты не можешь вернуться, потому что большевики позади нас. Полк проходит мимо нас,
солдаты прощаются со Стасио, мы встречаемся с командиром по дороге, он говорит: «Мне было страшно
…что лейтенант несет мертвое тело…». В лесу я устраиваю подъездную дорогу.
в тени, я сижу под деревом и сразу засыпаю, потому что в общем.
Я почти не спал той ночью. Я внезапно просыпаюсь и не знаю, где я, где…
мой взвод?… Лошадь? Я начинаю звать — и здесь Оставайся в вагоне… Мы добрались до
Бродвий, уже занят, пока сюда не прибудет поезд, сами грузовики открываются[286]. железнодорожные работники
Они перепрыгнули через большевиков и из Львова добрались до Бродов. «Дайте
раненый! Мы сейчас вернемся…» И я только что приехал! Сумерки,
мы погружаем Стасию в поезд с высокой температурой, я и он, мы возвращаемся к
на какой-то станции, кажется, это был Красне. Есть санитарный поезд
в хирургическом отделении Уяздовской больницы, мы принимаем юных
Хирург, доктор Колодзейский, мы перевозим Стасио — рядом с ним на носилках лежит
молодой мальчик, раненый в живот. Они оба должны оперировать. Стася первый
они кладут его на операционный стол. Доктор находит инфекцию, газовый флегмон.
Если бы рана была на руке или ноге, тебе пришлось бы ампутировать, вытащить
из раны рубашку с грязной рубашкой, разрезает рану широко, крест-накрест, так что кровь
она ушла, они переводят его, без сознания, в другой вагон, и по соседству…
солдат со спокойным, почти детским лицом, я смотрю — и это лицо вдруг…
он волнуется, камни — он умирает! И у меня есть Стасия… Из «Красного» я телеграфировал
твоему отцу и твоим сестрам, в ту ночь инфекция исчезла. Я везу «Стазию
Львов, в больницу, я сдаюсь в несколько рук и возвращаюсь в полк. Отец,
Рузия и обе старшие сестры сразу же пришли, но я их больше не видела.
А также тот факт, что у Стейса на шее был золотой крест на цепочке.
Я снял его, и эта шрапнель, которая могла быть смертельной, попала в него.
«Крест, он был согнут — он выдержал пулю!»
Лайла вернулась в свой поезд через несколько дней, папа — в свои дела.
в Варшаве — я остался с Розой в Стасиу.
В свою очередь, Львов был под угрозой, Буденный следил, началась эвакуация.
Больницы, Стасия была загружена, с другими ранеными, все еще очень слабыми.
и болячка, в грузовой вагон. Рвитам разрешили сопровождать его.
Тряска вагона была тяжелым испытанием для раненых. Краковские больницы были
переполнен. Мы оба остановились у профессора Кадера, любящего
друг нашей семьи, папин друг из Дерпта.
При первой же возможности возвращение Стасио в силы Радзивиллов Балице
они пригласили его на выздоровление. А вот и отступление:
Князь Доминик Радзивилл из Балице недалеко от Кракова был из Вильнюса.
в детстве он навещал нашу прабабушку, Фабианну Каролову Чапскую.
из Обуховичева, поселилась в Вильнюсе в старости. Потомство принца
Константин от своей третьей жены, из Карницкого, был многочисленным: шесть сыновей и трое…
и Капски были лучше, чем семья принца в то время.
Констанция. Дядя Доминик, младший из братьев, носил за ними одежду, как…
он сказал нам сам, и он держал их в чистоте, и это было зачитано ему.
несмотря на то, что это было в его собственных интересах, так как у него была эта одежда…
Унаследовать. Родство с Радзивиллами все еще было близко, потому что Кэрол
Чапский родился у Вероники Радзивилловны, отсюда и милость нашей прабабушки,
Вдовы Чарльза, для юных Радзивиллов, которым она послала старого.
скорую помощь, и когда она позвонила в свою спальню, она всем дала
апельсин. Дядя Доминик доброжелательно вспоминал эти отношения много лет назад, когда
в Париже, это было принято для каждого из наших визитов в Ла Тур Маубур,
где дядя жил со своей дочерью Долли, тогдашней женой Леона Радзивилла, он заплатил нам.
такси, напоминающее бабушкины апельсины и ее старую карету. Некоторый
потому что в тот день, сказал он, дно машины скорой помощи поскользнулось, и оба брата должны были
по вильнюсским булыжникам пешком бегут дно вагона. Дядя любил поговорить, немного…
может, раскрасить эпизоды.
Принц Доминик женился на испанке, очень богатой вдове.
кубинский фермер; герцогиня Долорес тоже была красивой и благородной… Синхронизация
Принц Доминик, Иероним, женат на Ренате Габсбург, дочери эрцгерцога.
Чарльз Зивецкий.
W początkach wojny księstwo Dominikowie, uchodząc z Nieświeża
w obawie okupacji niemieckiej, z zamiarem dotarcia do Balic, zatrzymali się
po drodze w Przyłukach, gdzie ich gościliśmy w ciągu kilku dni. Dzięki
swoim stosunkom i protekcjom, mimo frontуw wojennych, przez Rumunię dotarli do swoich Balic, bo dla Radziwiłłуw wszystko było możliwe! Otуż
pomarańcze prababki i gościna w Przyłukach oraz odruchowa sympatia dla
nas Renaty Hieronimowej Radziwiłłowej, dzięki chyba naszej matce,
Austriaczce, bo znajomość nasza była całkiem przelotna – przyczyniły się do
zaproszenia Stasia na rekonwalescencję do Balic, dokąd dojeżdżałyśmy
i gdzie Staś spędził kilka spokojnych tygodni, aż do całkowitego powrotu do
zdrowia.
В первые дни войны Доминиканская Республика, покинув Несвиж.
в страхе перед немецкой оккупацией, с намерением добраться до Балице, они остановили
по дороге в Пшилуки, где мы приняли их через несколько дней. Благодаря .
к их отношениям и защите, несмотря на фронты войны, со стороны Румынии.
они добрались до своих Балиций, потому что для Радзивиллов все было возможно! Просто
бабушкины апельсины и гостеприимство в Пшилуках и нежный рефлекс для
нам Рената Иеронимова Радзивиллова, спасибо, наверное, маме,
Австрийцы, потому что наше знакомство было довольно мимолетным — они внесли свой вклад в то.
Приглашения Стасии на выздоровление в Балик, где мы добирались до
и где Стейз провел несколько тихих недель, пока полностью не вернулся в
здоровья.