Многие из тех, кто служил в Станьково знают еще об одном интересном месте на карте СССР – полигон Капустин Яр. По стечению целого ряда «случайных» обстоятельств, сегодня у нас есть возможность поделиться с вами воспоминаниями воина, прошедшего в своё время срочную службу в дислоцировавшейся ранее в Станьково в/ч 12309. Примечательно, что описываемые события уже полувековой давности нам рассказывает профессиональный журналист, практически с таким же стажем. Однажды мы уже публиковали материалы автора на нашем сайте
Владимир МИХАЙЛОВИЧ Самойлов, после службы прошёл интересный путь: работал в центральных печатных изданиях, в кино и на телевидении, и везде добивался своего, «попадал в цель»! Как знать, возможно именно служба в ракетных войсках привила такое полезное в жизни качество.
КАПУСТИН ЯР: В НЕБЕ ОРЛЫ И РАКЕТЫ
В самом конце шестидесятых минувшего столетия я служил в ракетной бригаде, которая располагалась в деревне Станьково. И раз в два года бригада отправлялась на юг СССР в тогда сверхсекретный ракетный полигон Капустин Яр, который находился в Астраханской области и частично на западе Казахстана. Это были сотни километров практически пустынной земли. Только кое-где были так называемые пусковые площадки. Отсюда в то время запускались космические спутники и даже космонавты.
…Над этой землей не летают, как в Беларуси, белые аисты. Тысячелетиями хозяевами здешнего неба были орлы. В последние несколько десятилетий их пытаются потеснить ракеты. Но они лишь гости здесь, хозяевами все же остаются орлы.
Эти огромные птицы не боятся ничего и никого. Они часами патрулируют на большой высоте безбрежную равнину. Выследив добычу, камнем кидаются вниз. И здесь, на земле, они так же хозяева.
Как-то неслись мы по тревоге на стартовую позицию по степи. Конечно не по дороге, их в то время на полигоне практически не было. Вдруг перед топопривязчиком, который шел впереди небольшой колонны, появились две птицы, которые грозно размахивали полутораметровыми крыльями. Нисколько не убоявшись машин, они бесстрашно бросились на нас. Пришлось резко сворачивать, чтобы избежать столкновения. Уже потом мы поняли: орлы защищали свое гнездо…
«Мы ракетные войска»
Перед армией я закончил техникум и даже успел немного поработать инженером на одном из минских заводов. Наверное, поэтому попал не просто в стартовую батарею, а во взвод управления в отделение вычислителей. Их было в отделении трое. Командовал отделением сержант Молитвик, он же был замкомвзвода. Мне предстояло еще стать вычислителем. И дело это оказалось совсем не простым.
Наверное, современные вычислители, если такие специальности еще существуют в армии, долго бы смеялись, если бы увидели наше вычислительное оборудование. Например, легендарную механическую вычислительную машину «Феликс», которой в то время пользовались также все бухгалтера и экономисты на гражданских предприятиях. Зато альбомы специальных планшетов с таблицами и схемами, нарисованными с помощью туши и цветных карандашей, были чисто ракетными инструментариями. При расчетах нельзя было, конечно, обойтись и без логарифмических линеек…
В Капьяр на стрельбы
В самом начале 1968 года нам объявили, что через несколько месяцев предстоят боевые стрельбы на полигоне Капустин Яр. Для нашей ракетной бригады это было самым серьезным испытанием. Количество учебных занятий удвоилось, не менее напряженно готовили технику. Тогда на вооружении у нас стояли жидкостные ракеты класса земля-земля. В них перед стартом заправлялось несколько тон топлива и окислителя. Максимальная дальность полета составляла 330 километров. Тогда это были секретные данные. В Беларуси эти ракеты реально не запускались, так как топливо было крайне ядовито, и в случае аварии могла произойти экологическая катастрофа с жертвами.
Где-то в конце марта бригада погрузилась на эшелон, который, наверное, с неделю блуждал по европейской части Советского Союза. В Капьяр прибыли морозной ночью. Я как раз стоял в карауле на одной из железнодорожных платформ. Когда солнце чуть поднялось над горизонтом, начали разгрузку. Затем колонна двинулась в степь. Кроме некоторых офицеров никто из нас в Капьяре никогда не был. Да и в степи также.
Здесь не было дорог. Мы ехали прямо по целине, которую никто и никогда не поднимал. Степь поражала своей безбрежностью. Казалось, что кто-то большим строительным уровнем выровнял эти земли на многие и многие сотни и даже тысячи километров. Земля была ровная, как стол – ни пригорка, ни ложбинки. И практически никаких естественных ориентиров. Только иногда попадались пирамидальные тополя, но они, кажется, все же были высажены людьми.
Только к вечеру добрались до места нашей дислокации. По внешнему виду оно ничем не отличалось от всего остального ландшафта. Заночевали прямо в машинах. Мы, вычислители, как всегда в командном пункте батареи, который находился в автомобильной будке. Здесь была и печка, поэтому первую ночь в Капьяре мы пережили неплохо.
Хуже пришлось ребятам, которые ночевали прямо за рулями машин или в том же топопривязчике – обыкновенном Газ-69 с брезентовым верхом. Температура в ту ночь, как, впрочем, и во все последующие опустилась до минус пятнадцати. И это при том, что днем было примерно до плюс десяти. Климат в Капьяре очень даже континентальный. К нему нужно было нам, белорусам, привыкнуть. Но других вариантов у нас, конечно, не было.
«Стратегический» объект и змеи
На следующий день бригада занялась обустройством лагеря. Ставили палатки, оборудовали столовую и учебные места. Работы было много. Не знаю почему, вроде никаких провинностей за мной не числилось, но поручили мне в числе немногочисленной группы единомышленников очень ответственное задание – сооружение бригадного туалета. По замыслу командиров он должен был представлять неширокий, но достаточно глубокий ров длиной около двадцати метров. Чтобы стимулировать наш труд, нам пообещали, что после завершения работы мы можем быть свободными до конца дня.
Вооружившись лопатами и кирками, мы с энтузиазмом взялись за возведение «стратегического» объекта. Как полагается, вбили колышки, натянули веревки. Быстро сняли верхний слой почвы, при этом выкопали несколько еще полусонных змей. После того, как углубились примерно на полтора «штыка», поняли, что такое капьяровская земелька. Даже кирки ее брали с трудом. И это при том, что камней в ней не было — одна спрессованная веками глина. Словом, сдача объекта происходила уже в полной темноте после общего отбоя. Нам объявили благодарность и разрешили назавтра не вставать на зарядку.
Как ни странно, в ту ночь снилась… наша станьковская казарма, которая показалась домом родным. Когда я проснулся, то сразу не понял, где нахожусь. На одной из балок, которые распирали верх большой палатки, висел клубок огромных змей. Они свешивались ко мне и выпускали свои жала. Картинка, мягко говоря, не для слабонервных.
Я автоматически схватил первое, что мне попалось под руку. Попался увесистая вычислительная машина «Феликс». Правда, кидать его вверх не имело смысла, но прибить упавшую на меня змею было реально. Как солдат в окопе с противотанковой гранатой в вытянутой руке, лежал я под одеялом, приготовившись к самому плохому.
Но тут услышал дружный хохот. В палатку влезли ребята из нашего взвода управления. Это они, пока я спал, повесили на перекладине трех больших – метров по полтора-два — полозов – самых что ни на есть безобидных змей. Но об этом я узнал потом, а в тот момент было, конечно, не до шуток.
Кстати, о змеях. Пока мы обустраивали лагерь и все больше времени посвящали боевой подготовке, в степи стало немного теплее. Днем можно было даже загорать, но ночью вода в ведрах замерзала. Степь оживала. Серая после зимы трава позеленела. Одновременно после зимней спячки проснулись и змеи. Среди многочисленных их видов гадюки проснулись последними.
Несмотря на всю занятость, солдаты тут же стали изучать повадки земноводных. Учились отличать ядовитых от неядовитых. Делали это не только, как говорится, ради спорта. Змею можно было встретить где угодно. По дороге в столовую, в палатке, даже в штабной машине. А если приходилось отойти от лагеря хотя бы метров на сто, то на этом промежутке можно было повстречаться с десятком змей. Особенно много было маленьких, но очень агрессивных гадюк.
Они хорошо прятались в траве и жалили все, что вызывало у них хоть малейшее подозрение. Поэтому мы всегда ходили в сапогах и прежде, чем сорвать, скажем, цветок, сначала прощупывали местность палкой. Правда, были среди солдат и настоящие отчаюги. Они на спор сбивали пилоткой до десятка гадюк, приготовившихся к атаке, без всяких рогатин брали их в руки и даже проделывали с ними такие фокусы, каким, наверное, позавидовали бы заклинатели змей.
Змеи, суслики и ракеты
Впрочем, это был лишь экологический фон тех наших тяжелых солдатских будней. Примерно через месяц нам предстояли боевые стрельбы, а все мы – офицеры и солдаты – чувствовали большую ответственность. Тренировались практически ежедневно и без выходных. Да и не нужны нам там были выходные поскольку в степи в выходные просто делать нечего.
Не знаю, как сейчас, а в то время стартовая батарея представляла собой достаточно многочисленное подразделение, в состав которого входили специалисты нескольких профилей. Сейчас, конечно, существуют иные способы определения координат стартовой батареи, например, приборы системы GPS или «ГЛАНАС».
Но в то время это делалось только с помощью топопривязчиков. Топографы на нем находили ближайший геодезический пункт, который представлял собой небольшую пирамидку на толстом фундаменте, и затем по особо секретным справочникам определяли его координаты и от него уже «плясали» к нашей позиции. Топопривязчики были оборудованы гирокомпасами, что позволяло производить расчеты довольно точно. Если геодезический пункт оказывался в десятке километров от позиции, привязка занимала достаточно значительное время.
Еще один способ определения координат, был заимствован у моряков. Если кто еще помнит, по радио передавали каждый час по шесть коротких сигналов. На последнем шестом сигнале топографы засекали с помощью секстанта положение солнца на небе, а потом рассчитывали широту и долготу. Правда, солнце было видно из-за далеко не всегда.
Особенно большие трудности возникали, когда поступала команда «разворот с хода». То есть одновременно с разворотом ракетной установки нужно было «привязаться» и выполнить параллельно множество других операций.
Разворотом установки занимались механики-водители и огневики. Они ориентировали ее в пространстве, поднимали ракету на пусковой стол. Ракета у нас была не большая, но и не такая маленькая – длиной около десяти метров, только горючего и окислителя в нее влезало пять с половиной тонн. Понятно, что оба компонента были чрезвычайно ядовитыми. Поэтому во время заправки возле ракеты никого кроме заправщиков не было. Они работали в противогазах и специальных костюмах, но как показал опыт Капьяра, амуниция эта не давала гарантии безопасности на все сто процентов. Но об этом позднее.
Конечный результат зависел от нас, вычислителей. Работа у нас была вроде бы не пыльная, но, надо сказать, нервная. Если сравнить всю подготовку к пуску с эстафетой, то вычислители «бежали» на самом последнем ее этапе. В зависимости от вида пуска – с разворота или с уже подготовленной позиции – на нашу работу отпускалось от 2,5 до 4 минут. За это время нужно было сделать с полсотни различных вычислений на довольно примитивной машинке «Феликс»: рассчитать направление, учесть силу ветра и другие внешние данные, сделать поправку на «силу Кариолиса». До сих пор помню, эту загадочную силу, которая практически всегда отклоняет ракету на Восток.
Как только топографы давали нам координаты стартовой площадки, а командование – координаты цели, начиналась наша страда. Что такое механическая вычислительная машина «Феликс», думаю, уже мало кто помнит. Это такой довольно увесистый агрегат, на внешней стороне которого выступали десятка два рычажков, которые нужно было установить в определенном положении в зависимости от данных задачи, которую мы решали. Установить нужно было точно, иначе вся дальнейшая работа шла просто насмарку. Потом нужно было с бешенной скоростью вращать ручку вычислительной машины в ту или иную сторону. Получив результат, мы наносили его на планшет и снова принимались за вычисления.
В такой, мягко говоря, спешке, понятно, вероятность ошибки не могла быть исключена полностью. Поэтому в отделении вычислителей было три человека. После окончания расчетов мы сверяли полученные данные. Если результаты совпадали, мы тут же передавали их огневикам.
Но иногда случалось, что на выходе мы получали данные, которые отличались друг от друга. На исправление ситуации оставалось секунд 30-40, не больше. Думаю, напряжение игроков в телевизионных играх типа «Что, где, когда» ни в какое сравнение не может идти с напряжением, которое возникало на командном пункте батареи.
Правда, была у нас, как говорят сейчас, «подсказка друга» – параллельно с нами задачу решали вычислители так называемой батареи управления, которая была в каждом дивизионе. Но нередко поступала вводная о том, что связь прервалась или батарея управления уничтожена, что, видимо, в реальном бою могло быть и не такой уж большой редкостью.
Конечно, современные ракетчики имеют дело с мощными ЭВМ, которые практически исключают возможность ошибки. По сравнению с ними «Феликс» все равно, что лук по сравнению с гранатометом. Но, тем не менее, я до сих пор горжусь полученными в армии навыками – умением собраться, умением анализировать ситуацию. В то время от «человеческого фактора» зависело очень многое. Пуск ракеты во многом было делом субъективным. Если хотя бы один из членов расчета замешкался или ошибся, и вся работа начиналась практически сначала.
Как нам было известно, в начале мая в Капьяр должны были прибыть ракетчики из Германии, Чехословакии и Польши. Предстояло провести совместные учения армий стран Варшавского договора. Помнится, одновременно с боевой мы усиленно занимались и политической подготовкой. Изучали историю возникновения Варшавского договора и НАТО, разоблачали преступные замыслы организаторов СЕАТО и СЕНТО.
Впрочем, никакие происки зарубежной военщины не мешали нам, солдатам, внимательно наблюдать за таинственной жизнью степи. Самыми веселыми ее обитателями были суслики. Их норки, связанные подземными ходами, были везде. Суслики крайне любопытны. Среди бела дня они вылезали из своих нор, вставали рядком на задние лапки и часами наблюдали за жизнью нашего палаточного лагеря. Но стоило сделать шаг по направлению к ним, они в мгновение ока скрывались под землей. А через пять минут опять стояли маленькими пушистыми столбиками среди невысокой травы.
У сусликов были два главных врага – орлы и змеи. От орлов они прятались в норах, если успевали, конечно, со змеями пушистые зверьки вступали в схватки. Иногда смертельные. Гадюка не прокусывает толстого меха суслика, но есть у него одно уязвимое место – нос. Когда змея встает в стойку перед броском, задача суслика опередить ее и схватить противника чуть пониже головы.
Это только кажется, что суслики малоподвижны и трусливы. Это бесстрашные бойцы, которые могут сделать молниеносный бросок. Они почти всегда побеждали в поединках. Но если змее удавалось первой укусить пушистого зверька за незащищенную шерстью мордочку, через пару минут тот погибал от яда. Эти схватки шли здесь тысячелетиями, но баланс сил так и не нарушился в ту или иную сторону.
Наш палаточный городок стоял вдали от так называемых площадок. Оттуда мы завозили воду, дрова для буржуек, продукты. Раз в десять дней и сами ездили в «центры цивилизации». Цель этих поездок была одна – помыться в бане.
Впрочем, помыться – это громко сказано. Дело в том, что на полигоне Капустин Яр воды практически не было. Ни речной или озерной, ни подземной. Поэтому самая дорогая ценностью, по крайней мере, в то время, была вода. Ее в основном привозили за многие-многие десятки километров, набирая в притоке Волги — реке Ахтуба.
В силу этих обстоятельств процесс мытья в бане по интенсивности во многом напоминал процесс расчета курса ракеты. Принцип тут был простой: кто опоздал, тот не успел. Вначале так и получалось. Не успел еще намылиться, как вода в кранах заканчивалась. На всю процедуру давалось минут десять – не больше. Но потом мы научились рационально использовать каждую секунду этого короткого времени. Как, например, при работе с арифмометром.
Впрочем, ощущением чистоты солдаты наслаждались обычно не долго. На обратном пути машины, в открытых кузовах которых мы ехали, поднимали такую пыль, что прибыв в лагерь, мы были точно такими же, как и до бани…
Горела вся степь
Однако неумолимо приближался день начала учений. После многих соревнований выяснилось, что наша батарея лучше других подготовлена. И пуск, как говорится, от имени всего дивизиона поручили сделать нам.
Не знаю, волнуются ли современные солдаты перед учениями, но мы, помнится, в ночь перед пусками почти не спали. Та ночь была особенно звездной. Только, если у нас в Беларуси звезды как бы поближе к Земле, на полигоне представлялось, что они в тысячу раз дальше. И потому казались очень маленькими.
Поднялись мы примерно на час раньше обычного времени. Зарядку не делали. После завтрака отправились в район учений. По замыслу командования должен был состояться групповой пуск девяти оперативно-тактических ракет одновременно. На максимальное расстояние – около трехсот километров. Три ракеты должна была запустить наша бригада – по одной от каждого дивизиона. По две ракеты пускали представители братских армий Германии, Чехословакии и Польши.
У нас были самые новые по тем временам установки – на базе «сороконожек» белорусского производства. Братья по оружию еще довольствовались старыми установками – на базе тяжелого танка. Впрочем, возможно, это обстоятельство и спасло в тот день несколько жизней наших союзников…
В последние дни перед учениями степь неузнаваемо преобразилась. Унылая равнина неожиданно покрылась огромным разноцветным ковром. Это зацвели цветы. Особенно буйствовали тюльпаны. Красные и желтые поля их простирались на километры. В то же время они росли так густо, что цвет их бутонов сливался в единое полотно. Как будто степь полили откуда-то из космоса яркой и густой краской.
Мы неслись к нашему первому старту прямо по этому живописному степному ковру…
На марше получили вводную. Огневики, сориентировав установку, начали подъем ракеты, топографы поехали к ближайшей геодезической вышке за координатами. Мы, вычислители стали готовиться к приему данных.
Все девять стартовых батарей находились на расстоянии в нескольких километрах друг от друга. Конечно, ситуация эта не слишком напоминала боевую. Но и воссоздать боевую обстановку было, мы это хорошо понимали, просто невозможно. Ракеты этого класса еще никогда не принимали участия в реальных боевых действиях.
Получив исходные данные, мы достаточно быстро просчитали курс. Зашифровав результат, послали данные «наверх». Получили подтверждение о том, что задача решена правильно, от батареи управления. После чего отъехали от стартовой установки на безопасное расстояние в несколько сотен метров. С ракетой один на один остались несколько стартовиков, которые должны были произвести пуск из небольшого окопчика, в спешке вырытого неподалеку от ракетной установки.
Во сколько будет произведен пуск, мы не знали. Знали только, что все девять ракет должны стартовать одновременно. Это произошло ровно в 11 часов. Сначала утреннюю тишину разорвал нарастающий гул работающих двигателей, потом блеснули языки пламени. Это было поистине потрясающее зрелище…
Ракеты медленно поднялись над пусковыми столами, потом на какую-то долю секунды замерли и устремились в синеву неба, на котором не было ни облачка.
Но тут случилось нечто невероятное. Ракета, которую пускала наша батарея, неожиданно упала и… поползла по земле в сторону ракетной установки армии ГДР. Степь полыхала страшным пожаром. Пламя поднялось на высоту в несколько сотен метров, густой темно-коричневый дым затмил солнце. На степь легла огромная страшная тень. Никаких команд не поступало. Конечно, к такому повороту событий никто не был готов. Было хорошо видно, что двигатели упавшей ракеты работают на полную мощность. Но она, понятно, уже не могла взлететь.
Ракета зигзагами, как огромная змея, двигалась по степи. Метрах в ста от немецкой установки топливные баки взорвались. Это и спасло наших немецких товарищей, которые успели за считанные секунды спрятаться в установке, которая была выполнена на базе тяжелого танка…
Как потом выяснилось, после того, как наша ракета оторвалась от стола, не сработала специальная пиротехническая система, которая должна была включить основной маршевый двигатель. Многотонная ракета упала. От сотрясения двигатель заработал, и ракета стала «гулять» по степи по совершенно непредсказуемой траектории. Наши стартовики, которые сидели в окопе почти у самой установки, только чудом остались живы…
Впрочем, это чрезвычайное происшествие не помешало дальнейшему проведению учений. По радио мы получили команду строиться в колонну и двигаться по намеченному маршруту. В боевых условиях пуск ракеты сразу засекается противником, и позиция стартовой батареи накрывается ответным огнем. Поэтому после пуска убираться с места старта нужно немедленно.
Весь день и всю ночь мы на максимальной скорости, как всегда прямо по степи, ехали на Восток, в сторону Казахстана. Практически без остановок. Странно, но той ночью разразилась страшная гроза. Единственная за все время нашего пребывания на полигоне. Молнии ежесекундно прорезали черное небо. Степь превратилась в огромную лужу. Все время приходилось выскакивать из машин и выталкивать их из грязи. Поэтому к утру мы не только промокли до нитки, но и были от сапог до пилоток облеплены мокрой глиной.
Но перед восходом солнца небо неожиданно очистилось от туч и вновь засияло привычной синевой. Еще с полдня колонна двигалась на Восток. Теперь мы были где-то на территории Казахстана.
Но на этом учения не закончились. Когда мы расположились перекусить в первый раз за сутки, порезали хлеб и стали открывать банки с тушенкой, неожиданно прозвучал сигнал: «атом». Едва успели надеть противогазы и натянуть «химзащиту», как в нескольких километрах от нас в небо медленно поднялся специфический «атомный гриб». Мы залегли, как полагалось по инструкции, головой в сторону взрыва, успев, правда, спрятать на всякий случай под себя тушенку. «Гриб» висел в воздухе достаточно долго, но, в конце концов, рассосался. Прозвучала команда «отбой». Сняв химзащиту, мы продолжили нашу чуть не сорвавшуюся трапезу. Тут мы поняли знаменитую солдатскую поговорку: война войной, а обед по распорядку…
После этого нас построили и объявили благодарность за отлично проведенные учения. «Атомный» взрыв объявили учебным. Стало известно, что все восемь ракет, кроме одной упавшей, попали, как говорят ракетчики, «в кол». То есть разброс был минимальным. В том, что одна ракета упала на старте, вины нашей, понятно, не было. Для учебных стрельб предоставлялись не самые новые ракеты, а те, срок эксплуатации которых уже истекал. Слава Богу, что ракеты не были оснащены атомными боеголовками. Иначе беда могла случиться большая.
Еще почти сутки мы возвращались в свой лагерь. Через несколько дней, после того как мы привели себя и технику в порядок, состоялось общее построение всех участвующих в учениях. Говорили о нерушимом братстве армий Варшавского договора. Перед нами выступали генералы и полковники, тут же выдавались награды. Я почему-то получил значок специалиста второго класса… чешской армии, который храню до сих пор…
Уезжали из Капьяра мы с чувством некоторого сожаления. Не то чтобы нам не хотелось домой, в родную казарму. Мы понимали, что вряд ли когда-нибудь доведется вернуться сюда обратно. В эту степь с ее орлами и сусликами, ракетами и стартовыми площадками. Туда, где мы стали настоящими солдатами.
Еще неделю наш эшелон колесил по европейской части Союза. На станции Койданово разгрузились и свои ходом прибыли в часть, где нас ждал торжественный прием…
Мне предстояло служить еще полтора года. Горжусь тем, что у меня до сих пор хранятся грамоты, что стал я лучшим вычислителем бригады. И каждый вечер, выйдя на прогулку, мы пели в тридцать хриплых солдатских глоток: «Мы ракетные войска, нам любая цель близка…»
Я помню, конечно, и том, что почти все наши заправщики умерли – кто в тридцать, кто в сорок лет. У них была самая опасная солдатская специальность. И они хватанули паров горящего ракетного топлива, видимо, немало. Эти ребята, конечно, геройских подвигов не совершали, но отдали жизни ради главной цели солдата: защиты Родины. Ракетные войска, как те орлы, до сих пор защищают свое большое гнездо – СССР. Правда, СССР уже не стало.
Владимир САМОЙЛОВ, бывший вычислитель
PS. Прошло много десятилетий после тех пусков на полигоне Капустин Яр. После армии я стал журналистом. Работал на телевидении, на киностудии «Беларусьфильм», в центральных газетах. Побывал в десятках стран…
В 1988 году были подписаны международные документы, согласно которым началось массовое сокращение вооружений, в том числе и ракет так называемой средней и меньшей дальности. В одну из баз, на которых происходил процесс уничтожения ракетных установок, была превращена и бригада, в которой мне пришлось служить срочную.
Та самая бригада в Станьково Дзержинского района. Так получилось, что об этом я почти случайно узнал. Много лет подряд приезжал в Станьково с сыном Глебом, чтобы он посмотрел, где служил его отец. Со знакомыми офицерами нашего дивизиона мы нередко выезжали в лес на старое, почти заброшенное стрельбище. Понятное дело, выпивали, вспоминая нашу поездку в Капустин Яр. И вот однажды они сообщили мне «большую военную тайну». Примерно через год будет сокращение ракет.
Посоветовали написать письмо в Генеральный штаб маршалу Ахромееву. Я так и сделал. Без всякой надежды на ответ написал письмо в Генеральный штаб Вооруженных сил СССР, но, как ни странно, получил разрешение освещать в прессе этот процесс. Причем несколько первых недель после начала сокращения я был единственным журналистом в СССР, который имел соответствующий допуск. Даже собкоров «Красной звезды» и «Во славу Родины» не пускали в ангары, где под наблюдением американцев наши специалисты резали установки. Поэтому стал своего рода монополистом в получении ценной информации.
Помнится, практически все информационные агентства и газеты Беларуси перепечатали мой материал, размером с полосу А2, под названием «Приказано ликвидировать». После того прошло еще много лет, и выяснилось, что ракетные установки ОТР-22 и ОТР-23, известные под названием «Ока», кстати, лучшие в мире в своем классе, ликвидировать нужды никакой не было. Они по своим параметрам не подпадали под условия договора между СССР и США. Многие специалисты и сейчас считают, что уничтожены они были в угоду США и другим странам НАТО. Но это уже другая тема, о которой, может быть, стоит еще раз вспомнить.